В конечном пункте этой дороги близ египетской границы терпеливо собиралась и формировалась итальянская армия численностью 70 — 80 тысяч человек, оснащенная значительным количеством современного вооружения. Перед глазами этой армии сверкал приз — Египет. Позади нее тянулась длинная дорога к Триполи, а затем было лишь море. Если бы эти силы, которые формировались в течение ряда лет по частям, неделя за неделей, могли непрерывно продвигаться на восток, опрокидывая на пути всех, кто попытается оказать им сопротивление, их судьба была бы блестящей. Если бы они завоевали плодородные районы дельты Нила, то рассеялись бы все их заботы о тяжелом обратном пути. С другой стороны, в случае неудачи лишь немногие добрались бы до дому. В действующей армии и в ряде крупных пунктов снабжения вдоль всего побережья к осени насчитывалось, по крайней мере, 300 тысяч итальянцев, которые могли даже при отсутствии помех отступать на запад вдоль дороги лишь постепенно или по частям. Для этого им потребовалось бы несколько месяцев. И если бы сражение на египетской границе было проиграно, фронт армии был прорван и времени у них оказалось недостаточно, все они были бы обречены на смерть или захвачены в плен. Однако в июле 1940 года не было ясно, кто выиграет сражение.
Нашей передовой оборонительной позицией в тот момент был конечный пункт железной дороги Мерса-Матрух. На запад к Сиди-Баррани шло хорошее шоссе, но за ним вплоть до границы и Саллума не было никакой дороги, способной питать в течение сколько-нибудь продолжительного времени более или менее значительные силы, стоящие на границе. Из некоторых наших самых лучших регулярных войск была сформирована небольшая механизированная группа прикрытия, состоявшая из 7-го гусарского (легкого танкового) полка, 11-го гусарского полка (бронемашин) и двух моторизованных батальонов 60-го пехотного полка и стрелковой бригады с двумя полками моторизованной королевской конной артиллерии. Тотчас же после возникновения войны был отдан приказ о нападений на итальянские пограничные посты. Соответственно с этим в течение двадцати четырех часов части 11-го гусарского полка пересекли границу, захватили врасплох итальянцев, ничего еще не знавших об объявлении войны, и взяли их в плен.
Следующей ночью, 12 июня, эта успешная операция была повторена, а 14 июня части 7-го гусарского полка совместно с одной ротой 60-го пехотного полка захватили пограничные форты в Капуццо и Маддалене, взяв при этом в плен 220 итальянцев. 16 июня они проникли на еще большую глубину, уничтожили 12 танков, перехватили конвой на шоссе Тобрук — Бардия и захватили в плен генерала.
В ходе этих небольших по масштабу, но весьма оживленных военных действий наши войска чувствовали, что преимущество на их стороне, и вскоре начали считать себя хозяевами Пустыни. До столкновения с крупными формированиями или укрепленными постами они могли двигаться в любом направлении, собирая трофеи в результате ожесточенных стычек.
С запада прибывало все большее число неприятельских войск, и к середине июля противник восстановил свою линию фронта, подбросив две дивизии и часть подразделений двух других дивизий. В начале августа наши части прикрытия были усилены группой поддержки 7-й бронетанковой дивизии, включавшей батальон 3-го Колдстримского гвардейского полка, 1-й батальон 60-го пехотного полка, 2-ю пехотную бригаду, 11-й гусарский полк, одну роту 6-го королевского танкового батальона, две механизированные батареи королевского конноартиллерийского полка, одна из которых была противотанковой. Эта небольшая группа войск, расположенная на 60-мильном фронте, продолжала со все возрастающей силой тревожить противника.
Согласно опубликованным итальянцами данным, за первые три месяца войны их потери составили около 3,5 тысячи человек, из которых 700 человек были взяты в плен. Наши собственные потери едва превышали 150 человек. Таким образом, первая фаза войны, которую объявила Британской империи Италия, оказалась для нас благоприятной.
Верховное командование на Среднем Востоке, возглавляемое генералом Уэйвеллом, предложило ожидать удара итальянского наступления близ укрепленной позиции Мерса-Матрух. Это казалось единственно возможным выходом, пока нам не удастся сформировать армию. Исходя из этого, я выдвинул следующие задачи. Прежде всего собрать возможно более крупные силы для того, чтобы противопоставить их итальянским захватчикам. Для этой цели оказалось необходимым пойти на риск во многих других районах. С болью в сердце я наблюдал за рассредоточением сил, к чему военные власти проявляли терпимое отношение. Хартум и Голубой Нил, безусловно, требовали укрепления на случай удара с итало-абиссинской границы, но какой был смысл держать без дела в Кении 25 тысяч человек, включая южноафриканскую бригаду и две бригады прекрасных западноафриканских войск? Мне удалось достичь кое-чего, но лишь после продолжительной и упорной борьбы против непрерывно выдвигавшегося избитого аргумента о необходимости обеспечения безопасности повсюду.
Я приложил все старания к тому, чтобы получить войска из Сингапура и добиться перевода прибывшей туда австралийской дивизии сначала в Индию для обучения и подготовки, а затем в Западную Пустыню. Вторая моя забота состояла в том, чтобы развернуть достаточно сил против слабых итальянцев и против серьезной угрозы с воздуха, за свободу плавания по Средиземному морю с тем, чтобы сделать Мальту неприступной. Самым важным мне казалось направлять военные транспорты, особенно с танками и орудиями, через Средиземное море, а не вокруг мыса Доброй Надежды. Эта цель, казалось мне, оправдывала многие рискованные предприятия. Послать дивизию из Англии в Египет вокруг мыса Доброй Надежды значило наверняка лишить ее на три месяца возможности сражаться где бы то ни было; но это были драгоценные месяцы, и в нашем распоряжении было очень мало дивизий. Наконец, наш остров находился теперь под прямой угрозой вторжения. До какой степени мы могли позволить себе обезоруживать собственный дом и цитадель ради Среднего Востока?
В июле 1940 года я начал, как это видно из телеграммы и записей, все больше и больше беспокоиться за Восток. Длинная прибрежная дорога не выходила у меня из головы. Снова и снова я возвращался к мысли о необходимости перерезать ее путем высадки с моря мощных сил. Конечно, в этот период мы не располагали надлежащими танкодесантными судами. Все же было бы возможно импровизировать необходимое оборудование для подобных операций. Осуществление этой операции наряду с ожесточенными боями могло бы вызвать значительное отвлечение войск противника с фронта.
Военный министр Иден сообщил своему комитету о нехватке войск, вооружения и ресурсов на Среднем Востоке, а также о том, что начальник имперского генерального штаба в равной степени обеспокоен этим. Комитет настаивал на полном оснащении бронетанковой дивизии, находившейся уже в Египте, но далеко не полностью укомплектованной, а также рекомендовал посылку другой бронетанковой дивизии в ближайшее время, как только ее можно было бы высвободить внутри страны. Начальники штабов одобрили эти выводы.
Я чувствовал острую необходимость переговорить о надвигавшихся серьезных событиях в Ливийской пустыне с генералом Уэйвеллом. Я не встречался с этим выдающимся офицером, на ответственности которого лежало столь многое, и я попросил военного министра пригласить его на неделю для консультаций, когда будет найдена такая возможность. Он прибыл 8 августа. Он работал со штабом и имел несколько продолжительных бесед со мной и с Иденом. Командование на Среднем Востоке в тот период должно было решать необычную группу военных, политических, дипломатических и административных вопросов чрезвычайной сложности. Потребовалось более года различных превратностей, прежде чем я и мои коллеги смогли понять необходимость разделения обязанностей на Среднем Востоке между главнокомандующим, государственным министром и политическим представителем при главном командовании на Среднем Востоке для того, чтобы справиться с проблемой снабжения. Не будучи полностью согласен с использованием генералом Уэйвеллом находящихся в его распоряжении ресурсов, я все же считал, что лучше оставить его во главе командования.